Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "E"

1. Паустовский К. Г. - Загорской Е. С., 20/21 февраля 1916 г.

Входимость: 1. Размер: 4кб.

Часть текста: звезды пла­менны и беспокойны и город заливают фосфористые заре­ва, трепеты моря. Каждый раз, когда у меня жар, мне снится все это. Словно какая-то вязь затуманенных глаз, огней, душной ночной темноты, шелеста каштанов, без­думной околдованной жизни. И теперь еще я весь во сне: словно в тумане. И пе хо­чется думать о том, что мучило последние дни,— о воен­ной службе. Мне кажется, что слишком большой жертвы от меня потребовала мама — словно душу свою я раздро­бил и отдал и это оказалось свыше моих сил... ... Если бог есть — то он должен быть добр. Я верю в это. Я верю, что увижу тебя скоро, очень скоро, и если бы не верил в это — не знаю, что сталось бы со мной. Я писал тебе 18-го много, много, получила ли ты письмо? Недавно я был у Map. Сев. Были Николаша и Таня. Я плохо помню тот вечер — тогда я сильно устал, мы о чем-то говорили, и Таня, которая всегда так была холодна ко мне, была очень внимательна. Ей, должно быть, по­казалось, что я болен. Я не забуду, никогда не забуду того, что сказал Николаша, может быть, вскользь, ничего не ду­мая. «Каждый цельный и порядочный человек должен или совсем отказаться от войны, или идти туда, где уми­рают другие». Словно меня ударили. Голова у меня кружилась, и я думал только о том, чтобы не выдать свою слабость. Как я хочу видеть тебя, Хатидже. Особенно теперь. Весь день сегодня думаю о том, что бога нет или он должен быть добр. Я, должно быть, написал опять много грустно­го. Ты не думай об этом, Хатидже, родная. Я немного...

2. Дым отчечества. Часть первая. Главы 16-18

Входимость: 1. Размер: 27кб.

Часть текста: В Феодосии к капитану теплохода "Бессарабия" Черненко вошла толстая и немолодая, но еще красивая караимка - медицинская сестра из местного туберкулезного санатория. Сладко улыбаясь, она сказала, что сопровождает до Ялты больного испанского эмигранта Рамона Перейро. Его отправляют в горный санаторий. Сестра просила отвести для больного теплую и удобную каюту. - Он ужасно очаровательный человек, этот испанец, - сказала она. - Но понимаете, у него последняя стадия. Безумно жаль! Капитан вызвал помощника, приказал открыть изолятор - каюту, предназначенную для больных, но не удержался и сказал сестре, что погода сейчас совсем не годится. На море шторм, и лучше бы подождать до следующего теплохода. - Ну что вы! - сказала сестра игриво. - Я обожаю шторм. - Я говорю не о вас, а о больном, - сурово ответил Черненко. Он сразу же невзлюбил эту пышную и, очевидно, очень ловкую женщину. - Я выполняю распоряжение старшего врача, - обиделась сестра. - Думаете, мне самой интересно? Капитан встал....

3. Черное море. Разговор на корабельной

Входимость: 2. Размер: 5кб.

Часть текста: этот тянется около километра. Он то подымается на холмы, то спускается вниз. В оградах видны замурованные двери. В трещинах камней растет чертополох. У подножия оград цветут в пыли последние желтые цветы — те скромные осенние цветы обочин и пустырей, какие даже не имеют имени. Может быть, имя у них и есть, но никто его не знает, кроме ботаников. Я сказал Гарту, что этот проход напоминает старинные порты. Мы как будто не в Севастополе, а в выдуманном Кастле из его рассказов. Гарт ничего не ответил. Он шел и тщательно отбрасывал ногой камешки с дороги. Заговорил Гарт только на Малаховом кургане. Бронзовый адмирал Корнилов с равнодушным лицом предлагал отстаивать Севастополь. В колючих кустарниках паслись коровы. Гарт остановился около белого памятника французским и русским солдатам, убитым при штурме Малахова кургана, и вслух прочел надпись: Unis pour la victoire, Reunis par la mort — Du soldat c'est la gloire, Des braves c'est Ie sort! (Их объединила победа, и снова объединила смерть. Такова слава солдата, таков удел храбрецов.) — Неплохо придумано, — сказал Гарт равнодушно. — А то, что вы говорили насчет Кастля,...

4. Паустовский К. Г. - Загорской Е. С., 18 февраля 1916 г.

Входимость: 1. Размер: 9кб.

Часть текста: день я пишу, у меня уже накопилось несколько пи­сем к тебе, но я не могу их отослать, так жалко и мелочно все, что написано, все слова в сравнении с тем, что теперь происходит со мной. Каждый день у меня мертвый, потому что я не вижу тебя, и каждый день бывают порывы к тебе и часы тоски, такой широкой и еще небывалой, что я не могу оставаться на месте. Я ухожу, я брожу часами по городу, пока тоска не перейдет в глухую ноющую боль. Раньше я часто ду­мал о тебе, теперь же не то, я даже не думаю, нет,— те­перь у меня такое чувство, словно меня раздробили и все лучшее во мне осталось там, с тобой, словно я оторван от корней, от всего, что давало силу и возможность еще мно­гих носознанных достижений. Маленькая хрупкая девоч­ка сама не знает, какая в ней сила и любовь. Ведь после Ефремова, когда я приехал в Москву, и потом в Минск, и снова в Москву, я так быстро и неожи­данно стал меняться, радостно почувствовал, сколько еще юной силы и веры в себя заложено во мне. Я словно уви­дел свою душу. Озаренными стали дни, изменился даже голос, и увереннее стали движения. А потом случилось то, о чем я писал тебе,— завод, военная служба. Ты поймешь, Хатидже, как тяжело и противно мне все это. Пять дней я пробыл на заводе Акц. О-ва Г. Лист на Софийской набережной, против Кремля, потом меня пере­пели на Бутырский завод, за Марьиной Рощей. Здесь я пробуду недолго, числа до 24-го, потом — в Одессу. В Одессе, говорят, почти нет работы, и у меня будет мно­го...

5. Романтики. II. Начала и концы. Норвежский капитан

Входимость: 1. Размер: 8кб.

Часть текста: стенами белели на площадях соборы и низкие дома. – Хорошо! – сказала Наташа. – И говор у людей какой-то особенный, морозный. Вы не сердитесь, что я затянула вас сюда? Мне так хорошо, будто я во сне. Ветер нес редкие капли талого дождя. Дряхлый извозчик придержал лошаденку, пожевал губами и спросил: – А вы, милые, московские? – Московские. – Должно, по торговым делам? Я засмеялся. – Да, дедушка, по торговым. – Дела ноне серьезные. С лесом или с рыбой, к примеру. И жена-красавица с вами ездит. Это, милые, днем с огнем не сыскать, чтобы душа в душу. Он засмеялся дребезжащим смешком и затряс головой. – Ноне не-е-ет! Лад совсем уж не тот. Да. Сына моего молодуха вот бросила, за помором ушла в Кандалакшу. На кой ей ляд тот помор? – Ну, давай вам Христос, – сказал он неожиданно, стащил меховую шапку и перекрестился. В гостинице светло горели лампочки. Бесшумно бегали по красным коврикам коридорные. Наташа выбрала себе небольшую комнату в конце коридора. Туда внесли ее ручной портплед. Мне отвели большую теплую комнату с побуревшими видами Соловецкого монастыря, старомодными глубокими креслами и синей кафельной печью. На круглом шатком столе лежал прошлогодний календарь и стояла высохшая чернильница. За дощатой стеной кто-то говорил на незнакомом языке. Коридорный, скромно стоя у двери, рассказывал, что это капитан-норвежец, зазимовавший в порту. – Как здесь все странно, – сказал я Наташе, садясь на старый ковер у ее ног. – Рядом со мной в комнате норвежец-капитан, а на стенах старые гравюры – виды Соловков, соборов, деревянных церквей. Разве не странно, что мы сразу стали так близки, что вы здесь со мной, что каждую минуту я чувствую здесь, рядом, ваше дыханье, ваш голос? Я люблю и буду потом, в памяти, любить все,...