Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "М"

1. Книга о жизни. Книга скитаний. Испытание пустыней

Входимость: 1. Размер: 25кб.

Часть текста: Журнал «Наши достижения» заказал мне два очерка – о Калмыкии и об Эмбенских нефтяных промыслах. Поэтому из Астрахани я должен был проехать в город Элисту – столицу Калмыцкой республики, оттуда вернуться в Астрахань, потом на пароходе ехать в город Гурьев на Урале, где было управление Эмбанефти, оттуда опять вернуться в Астрахань и после этого уже двигаться дальше (тоже на пароходе) в Мангышлак и Красноводск. Из Красноводска любыми способами надо было добираться через пустыню в Кара-Бугаз. Впервые в жизни я ехал «за материалом» для книги. Я был тогда еще настолько наивным писателем, что это обстоятельство наполняло меня даже некоторой гордостью. Но очень скоро я понял, что никогда не следует нарочито искать материал и вести себя как сторонний наблюдатель, а нужно и в пути и во всех местах, куда ты попадаешь, просто жить, не стараясь обязательно все запомнить. Только в этом случае ты останешься самим собой и впечатления войдут в тебя непосредственно, свободно и без всякой предварительной их оценки, – без постоянной мысли о том, что может пригодиться для книги, а что не может, что важно и что неважно. Потом память безошибочно отберет все, что нужно. До Саратова поезд шел очень медленно через среднерусские поля и овраги. В Саратове я прожил два дня на окраине города в береговой слободке. Там над всеми домами торчали нарядные голубятни, и тучи голубей весь день надоедливо кружились сизыми хлопьями над дворами. Потом старый пароход «1812 год» отвалил в Астрахань. В моей каюте висел портрет одноглазого фельдмаршала Кутузова. Нижняя Волга была явным преддверием пустыни, – тянулись мимо глинистые берега, желтая вода в пятнах мазута, охряное мглистое небо. Было голодно. В пароходном буфете давали только тощую селедку и жидкий чай с маленьким куском черствого черного хлеба. В поезде и особенно на пароходе я впервые столкнулся с поразившим меня упорным и как будто беспорядочным движением множества людей. Казалось, будто вся крестьянская Россия снялась с насиженных мест и...

2. Книга о жизни. Время больших ожиданий. "Прощай, моя Одесса, славный карантин!"

Входимость: 1. Размер: 18кб.

Часть текста: одной из самых лучезарных. И не только в степи и на дачах, на Фонтанах с их опустелыми садами, но и в самом городе. Точное описание одесской осени я нашел в стихах (теперь я не помню, где читал их): Осенний воздух тонок и опасен, Иной напев, иной порядок дней. И милый город осенью прекрасен И шум его нежней... По утрам запах вянущих левкоев стоял на улицах, еще погруженных в тень. Но ни в садах, ни в палисадниках я не видел левкоев. Очевидно, это пахли не левкои, а просто утренние тени, или только что политые мостовые, или, наконец, слабый ветер. Он задувал с открытого моря. Он прилетал со стороны Большефонтанского маяка, пробегал крадучись через степные бахчи, наполнялся сладковатым ароматом вянущей ботвы, потом с трудом просачивался через пышные заросли Французского бульвара и пробирался вдоль пригородных берегов, где на крышах рыбачьих лачуг сушились дынные корки и дозревали помидоры. Все это сообщало ветру тот запах, о каком я здесь упоминаю,- освежающий и чистый. Воздух был действительно тонок и опасен. Но не потому, что от этого воздуха легко было простудиться, а потому, что, вдохнув его, уже нельзя было избавиться от желания, чтобы такая осень стояла, не иссякая, над Одессой с ее мягким уличным говором и смехом. В южных городах люди не стесняются улицы, как это бывает на севере. Поэтому на юге улицы простодушнее и лиричнее. Там они легко делаются ареной для проявления человеческой доброты, шутливости я любопытства. Я назвал одесскую осень лучезарной. Я слышал это слово еще в юности ("лучезарные...

3. Черное море. Мертвый город

Входимость: 1. Размер: 15кб.

Часть текста: планширы. Море — седое, зимнее, невыразимо угрюмое — ревело и неслось за тонкими бортами, как Ниагара. Ветер сбивал с ног, отрывал пуговицы на пальто. В каютах стояла вода. Она сливалась сюда с палубы. В ней плавали окурки и чемоданы. Женщины плакали, мужчины помалкивали и дрожали. На второй день сдала машина: «Димитрий» потерял ход. Нас начало сносить к берегам Румынии, где немцы во время войны поставили «букеты» мин. Так предполагал капитан, но сказать точно он ничего не мог. Не было возможности определить местонахождение парохода. Море походило на кипящий котел, покрытый холодным паром. Этот пар — моряки зовут его «испарениями» — был хуже тумана. Не было ни звезд, ни солнца, нельзя было взять пробу грунта. На третий день в носу парохода открылась течь. Начался мороз. Пароход обрастал льдом. Помпы едва выкачивали воду. Матросы и пассажиры рубили лед топорами, кололи его ломами, срывая ногти, отмораживая руки. «Димитрий» дал SOS. Но на призыв о помощи никто не ответил. Среди пассажиров был оборванный, небритый матрос. Он единственный вел себя как на суше: спал, пел, ссорился с полумертвыми от страха мешочниками и внушал им правила никому сейчас не нужной корабельной дисциплины. Он один выходил «гулять» на палубу, но долго там не выдерживал. Спускаясь вниз, он говорил пассажирам: — Чем киснуть здесь, вы бы пошли посмотрели, что делается! Красота! Пассажиры в ответ только стонали. Я последовал совету матроса и до сих пор благодарен ему за это. Впервые в жизни я испытал красоту и смертельное отчаяние небывалого шторма. На пятые сутки среди ночи заревел охрипший гудок. Над головой побежали матросы, топая сапогами. На баке ударили в колокол. Его звон был не громче тявканья щенка. Шторм заглушал все звуки своим неутомимым голосом. Я поднялся на палубу. — Что случилось? — крикнул я пробегавшим матросам. — Берег! — прокричали они и показали в...

4. Соколовская Г. Н.: Образ Одессы в творчестве К. Паустовского

Входимость: 1. Размер: 37кб.

Часть текста: К. Паустовского ОБРАЗ ОДЕССЫ В ТВОРЧЕСТВЕ К. ПАУСТОВСКОГО Цель статьи проследить процесс формирования образа Одессы в творчестве К. Г. Паустовского на протяжении его жизни, показать особенности восприятия города в разные периоды его развития. Источниками исследования послужили романы и повести писателя, а также его письма. О творчестве Паустовского накоплена широкая библиография, однако изучением его “городских текстов” занимались немногие авторы. Что касается проблемы отражения Одессы в наследии писателя, то большинство работ по этой тематике носит публицистический характер [2, 3]. Исключением является исследование Н. А. Брыгина, в котором проведено тщательное сопоставление реальной биографии К. Паустовского с отображением ее в автобиографических книгах [1]. Новизна данной публикации заключается в том, чтобы выяснить, как менялся художественный образ Одессы в различных исторических, политических условиях, даже в разные времена года. Не претендуя на полноту исследования, автор статьи стремился показать разноликий образ Одессы, созданный К. Паустовским в его литературном и эпистолярном наследии. Сразу отметим, что К. Паустовский относится к тем писателям, для которых географический фактор, обстановка, в которой протекает действие романа или повести, являются очень важными, иногда определяющими. Писатель С. Гехт однажды точно подметил, что все рассказы молодого Паустовского – “сплошная история с географией” [8, 523]. Размышляя о секретах писательского труда, Паустовский подчеркивал, что сюжет и литературные персонажи получаются плоскими и неинтересными, если изображаются вне конкретного места действия, без внимания к деталям обстановки, в которой разворачивается действие. Он стремился, чтобы произведение воздействовало на все органы чувств читателя. Этому секрету он учился у своих друзей, коллег в Одессе, когда шел процесс становления его писательского таланта. В частности, он восхищался очерками С....

5. Книга о жизни. Время больших ожиданий. Одиннадцать баллов

Входимость: 14. Размер: 26кб.

Часть текста: ледяные корки. Перепархивал редкий снег. Казалось, можно было пересчитать все снежинки. Чайки, взлетая, били красными, озябшими лапками по воде, будто для того, чтобы согреть их. "Димитрий" стоял у мола, сильно накренившись. Вблизи он оказался меньше, чем представлялся сверху, с бульвара. Изо всех щелей "Димитрия" сочился и зловеще шипел пар. От парохода тянуло запахом бани и прачечной. Палуба была завалена мешками. На них сидели и лежали мешочники - замотанные по глаза платками женщины и мужчины в пахнувших дегтем сапогах. Меня устроили в четырехместной каюте. В ней разместилось восемь человек. Четверо лежали на койках, трое - на полу, а один человек - речник с Волги - сидел в раковине умывальника, так как все равно воды в умывальнике не было. Там он и спал. На ночь мы привязывали волгаря полотенцем к вешалке, ввинченной в стену, чтобы он не свалился на спящих. Но волгарь не роптал. Он чувствовал себя среди моряков стеснительно и старался оставаться в тени. Все остальные обитатели каюты, кроме меня и волгаря, были военные моряки. С двумя - самыми молодыми-я спал на полу. Лежавший рядом со мной бывший мичман, капитан Санжейского плавучего маяка, в первый же вечер нашего плавания сказал в пространство: - Чистосердечно советую гражданским товарищам в случае каких-либо происшествий не отставать от нас, моряков. Я промолчал, а волгарь...