Кривенко Лев: Уроки Ренуара

Знакомые фотографии мачтовых кораблей, но уже однотрубных.

Знакомый портрет Гарибальди.

В раме окна розовая полоска заката, обещающая на завтра солнечный, ветреный день.

И книги, книги...

Паустовский спросил как бы себя: «Ну, чему и как я вас буду учить?»

И на этот раз, подумали мы, он скажет, как уже не раз нам говорил: «Я вообще опасаюсь давать советы».

Закурив, он придвинул к себе чистый лист бумаги и машинально — это он всегда делал на семинаре — карандашом прочертил линию, разделив лист на две части. На одной половине листа, знали мы, он записывал то, что одобрял, на другой — то, с чем нам вместе нужно было еще разобраться.

Он курил, морщась, словно рылся в памяти, будто листал книгу, твердо помня, что именно в этой книге и есть нужная страница.

Вдруг погасил папиросу, лицо у него посветлело, разгладилось, видно, набрел на нужное место. Сказал:

— К Огюсту Ренуару зашел мсье Дюран, торговец картинами. Мсье Дюран был другом художников, а не просто торговцем, извлекающим прибыль. Мсье Дюрана интересовало все, что было связано с живописью.

Он сказал Ренуару: «Я только что с выставки картин Ван-Гога. И знаете, что меня поразило... Всегда поражает. Художники, можно сказать... всех эпох и самых крайних направлений, несмотря на различия, непохожесть... все они клянутся в верности Природе. Зовут учиться у Природы. Постигать законы Природы. А вы, мэтр?»

Ренуар ответил: «Да. И я не исключение. На днях, — сказал Ренуар, — собрату по ремеслу я изложил свое кредо. «Вот колонна, — заметил я. — Если вы ее напишете, выверив все по циркулю, она будет выглядеть безжизненной. Сделайте опыт: нагребите охапку листьев с одного дерева и разглядите. И ни один лист, обнаружите вы, не будет копией другого. Заметьте, не будет копией, несмотря на схожесть. Чем мы дальше от объекта изображения, тем схожесть увеличивается; чем ближе, тем разительней различия. Как все это совместить в самом объекте, а?».

Я, мсье Дюран, пишу листья. Вы знаете, что он мне ответил, ответил с вызовом: «А я пишу не листья, а зелень». Тогда я рассердился и сказал ему: «Извините, дорогой, вот именно потому, что вы не пишете листья, то, прошу прощения, у вас получается не трава, а размазанная краска, — вы не пишете, вы не думаете руками, вы просто выдавливаете из тюбика краску». — «Значит, я маляр!» — закричал он. «Это говорите вы, а не я», — сказал я.

Дюран засмеялся.

Тут вошла экономка и сказала, что какой-то молодой человек требует, чтобы его пропустили к господину Ренуару по срочному делу.

«Требует! — вскипел Ренуар. — Я же сказал вам, Мадлен... Меня нет дома. Нету. Ни для кого».

«Но, мсье, он так просительно требовал, что...»

«Ох уж эти женщины! — проворчал Ренуар. — У него черные глаза, светлая бородка, статный такой, подвижный как ртуть».

«Вы его знаете, мсье?» — удивилась Мадлен.

«Ладно, пригласите». И действительно, вошел человек с бородкой и черными живыми глазами. Он подбежал к Ренуару и начал извиняться за вторжение и что...

«Говорите о цели».

«Я хочу быть вашим учеником», — сказал он Ренуару.

Ренуар растерянно взглянул на Дюрана, как бы ожидая от него помощи и поддержки. Но «палаша Дюран» — так звали его художники — сам любил внезапные наскоки. Он изобразил на лице гримасу человека, ничем в жизни не заинтересованного. Это всегда заставляло клиентов набавлять цену.

Тогда Ренуар сослался на загруженность. За ним уже столько заказов, как долговых обязательств.

«А заказчики, — сказал Ренуар, — это знаете что за люди? Они лишают нас чувства времени, напоминая то и дело о сроках... Не связывайтесь никогда с заказчиками. Это...»

«Я хочу быть вашим учеником!»

Тогда Ренуар сослался на старость и что, если бы можно было хотя бы лет десять сбросить, тогда, конечно, но... Ренуар вздохнул и пожал плечами.

«Увы», — сказал он.

Старость — это был не довод для молодого художника и недостаточный повод для того, чтобы быть так просто отвергнутым. Молодой художник, слыша только самого себя, бессвязно твердил: «Я хочу быть вашим учеником. Я хочу быть вашим учеником. Я хочу...» — «Ну, хорошо, — сдался Ренуар. — Вот возьмите яблоко... Из вазы. Не это, а вот рядом, свежее, еще с черенком и завядшим листком. И напишите. Посмотрим, что у вас выйдет».

Дюран, когда за художником закрылась дверь, сказал со смехом Ренуару: «Дорогой мэтр, вы нашли легкий способ отделаться... Почему же вы не попытались внушить молодому художнику свои принципы, о которых столь красноречиво рассказывали мне? Я ждал первого урока».

Ренуар отмахнулся и пробормотал: «Знаете... Принципы, принципы... Я знал многих людей, испортивших жизнь себе и своим близким. Принципы, принципы... Я знал многих, кто, заглянув от нечего делать в Лувр, выходил из музея, решив стать художником. Видите, как само же искусство порождает людей, убивающих искусство? А вы о принципах толкуете».

«А руки у него, видно, неглупые».

Паустовский смахнул пепел с папиросы и, прикурив, затянулся дымом. Наконец оказал:

— И что же... На второй день появился художник с картиной.

Мы засмеялись, отдавая дань уважения напору молодости, а вместе с ней и самим себе.

— Ренуар ощупал картину глазами. Сказал: «Понимаете, что-то не то. Чего-то не хватает. Может быть, воздуха? Света? Что это яблоко — это видно. Попробуйте еще. Вот здесь не то, тут не то... Попробуйте».

«Лучше. Теперь это не вывеска для лавки зеленщика, а картина. Чего-то чуть-чуть не хватает. Яблоко есть, среда есть. Может быть, все дело в этом? — Ренуар дотронулся до пожухлого листка на черенке. — Еще бы чуть-чуть — и было бы уже не яблоко. Яблоко бы исчезло. Вы когда-нибудь обращали внимание на то, как ослепляюще контрастирует жизнь в соседстве с увяданием?»

Художник молчал.

«Попробуйте еще».

— Неудачи художника не обескураживали, потому что благодаря им он открывал в самом себе и вокруг новые возможности, которые искали своего не только выражения, но и применения. Неудачи, казалось художнику, это просто сопротивление материала. Потом он увидел: вдохнуть в этот инертный материал жизнь можно было, только подчинив его себе, пересоздавая в это же самое время и самого себя.

Художник бился над этим «чуть-чуть» несколько лет.

«Вот это... Мой дорогой собрат... Это можно выставить в Салоне. — И удивился: — Как это вам удалось? Как это вам удалось?»

— Итак, — сказал Паустовский, подвигая к себе расчерченный на две половинки чистый лист бумаги. — Начнем работу. Кто у нас сегодня читает?

— Расскажите что-нибудь о себе, — попросил Паустовский.