Утром поезд пришел в Зерново. По теплушкам прошел пограничный контроль и проверил разрешения на выезд.
Нашу теплушку вместе с несколькими другими отцепили от поезда, и старый маневровый паровоз потащил нас к границе, к так называемой "нейтральной полосе". Двери в теплушках закрыли и поставили около них красноармейцев с винтовками.
Наконец поезд остановился. Мы вышли. Теплушки стояли в сухом поле возле путевой будки. Ветер нес пыль. Несколько крестьянских подвод было привязано к шлагбауму. Возчики - старики с кнутами - покрикивали:
"Кому на ту сторону, на Украину? Пожалуйте!"
- Далеко? - спросил я старика с редкой бородкой.
- Да какое там далеко! Три версты, а там уже и немец. Поехали!
Мы сложили свои вещи на телегу, а сами пошли рядом. За нами потянулись остальные подводы. Позади я увидел своих спутников по теплушке Риго-Орловской дороги. Они шли за подводой и о чем-то возбужденно и радостно говорили. Доди с ними не было. Человек в серых гетрах совершенно дико выглядел здесь, среди полей, на дороге, где ветер крутил столбы пыли и орешник шумел листвой по оврагам.
Когда мы отъехали с километр, человек в гетрах остановился, повернулся к северу, к России, погрозил в ту сторону кулаком и грубо выругался. Возница испуганно взглянул на него и с сожалением покачал головой.
Я, кажется, упоминал где-то, что моя мать верила в закон возмездия. Никакой подлый, бесчеловечный или коварный поступок, говорила она, не остается не отмщенным. Рано или поздно, но возмездие придет. Я посмеивался над этим маминым суеверием, но в этот день почти поверил в закон возмездия.
Мы спустились в лощинку, поросшую орешником. Возчик наш начал нервничать и понукать лошаденку.
Мы миновали дно лощинки и начали подниматься по склону на противоположную сторону. В это время из орешника вышел человек в папахе и фиолетовых пыльных галифе. В опущенной руке он держал маузер. На груди у человека перекрещивались две холщовые ленты с патронами.
Вслед за человеком в галифе из кустов вышло несколько парней, одетых в шинели, бушлаты и вышитые украинские рубахи. Все они были с обрезами и шашками, а кое у кого на поясе висели ручные гранаты "лимонки".
Человек в фиолетовых галифе поднял маузер и выстрелил в воздух. Телеги тотчас остановились.
- Кто пропустил? - закричал человек в фиолетовых галифе плачущим голосом.
- Пограничный отряд,- растерянно ответил журналист в серых гетрах. Человек в фиолетовых галифе вышел на дорогу как раз около подводы с вещами журналистов.
- В карман себе пропустил! - закричал человек в галифе.- Вещи осматривали?
- Осматривали.
- В карман себе осматривали! Документы смотрели?
- Смотрели.
- В карман себе смотрели. А ну, ребята, берись! Разом!
Парни начали сбрасывать с телег чемоданы. Журналист в гетрах закричал. Человек в фиолетовых галифе ударил его в зубы рукояткой маузера и сказал:
- Заработал? Так помолчи, буржуйское отродье, пока я не влепил тебе в котелок хорошую блямбу.
Парни начали рубить шашками кожаные чемоданы. Они разрубали их очень умело и ловко - крест-накрест. Очевидно, открывать чемоданы или выламывать замки не было времени. Парни заметно торопились и все время посматривали в сторону советской границы.
Наш возчик тихонько тронул лошадь, незаметно проехал несколько шагов и остановился. Парни вытаскивали из чемоданов вещи, смотрели на свет рубахи и простыни и все ненужное швыряли в пыль.
- Шукают,- тихо объяснил нам возница.- Вы идите вперед, только тихонько, вон до того кустика. За ним поворот, и нас уже не будет видно. А я помалу подъеду, может, они нас и не заметят.
Мы прошли за куст, а возница, то трогая лошадь, то останавливая ее, вскоре заехал за куст и после этого начал нахлестывать лошадь. Мы поднялись на изволок, и лошадь понеслась вскачь. Мы бежали за телегой минут десять. Потом возница остановился.
Мы закурили, и возница рассказал, что в нейтральной полосе бродит шайка атамана Козюбы и грабит всех проезжающих. В вещах ищут главным образом драгоценности и деньги. При этом сильно торопятся, так как хотя советским пограничникам и не полагается заходить в нейтральную полосу, но они время от времени налетают на бандитов и беспощадно их расстреливают.
Мы удрученно молчали. Никакой радости от того, что мы избавились от бандитов, у нас почему-то не было.
Дорога тянулась по обширной порубке среди пней. Садилось солнце. Красноватый его свет падал на вершины редких уцелевших сосен.
Я шел, задумавшись. Внезапно я вздрогнул и поднял глаза от резкого металлического окрика:
- Хальт!
Посреди дороги стояли два немецких солдата в темных шинелях и стальных касках. Один из них держал под уздцы хилую, больную кострецом лошадь нашего возницы.
Немцы потребовали пропуск. У меня пропуска не было.
Приземистый немец, очевидно, догадался об этом по моему лицу. Он подошел ко мне, показал в сторону России и крикнул: "Цюрюк!"
- Дайте ему пять карбованцев царскими грошами,- сказал возница,- да и поедем далее до хутора Михайловского. Пусть, собака, не морочит нам голову.
Я протянул немцу десятирублевку. "Но! Но!" -закричал он раздраженно и затряс головой.
- Чего вы ему суете десятку,- рассердился возница.- Я же вам сказал: дайте пятерку. Они только их и берут. Потому что царские пятерки печатаются у них в Германии.
Я дал немцу пятирублевку. Он поднес палец к каске и махнул рукой:
- Фа-ар!
Мы поехали. Я. оглянулся. Немцы крепко стояли среди песчаной дороги, расставив ноги в тяжелых сапогах, и, посмеиваясь, закуривали. Солнце поблескивало на их касках.
- Боже милостивый, что же это такое случилось с Россией! Какой-то дрянной сон.
Вадик тоже остановился, посмотрел на немцев, углы губ у него опустились, задрожали, и он громко, по-детски заплакал.
- Ничего, хлопчик,- пробормотал возница.- Может, и не так скоро, а все одно отольются им наши слезы.
Он дернул за вожжи, и телега заскрипела по глубокому рыжему песку, со следами немецких подкованных сапог.
возьмет,- подумал я.- Посмотрим!"