Речной штурман
(Отрывок из дневника)
Ночь на Оке. Вечер. Пустая пристань. Только что прошла гроза. Всё в дыму туч и блеске поздних осенних молний. Странно, октябрь и вдруг – гроза!
– Иван Пахомыч! – кричит с мостика вахтенный. – Есть у тебя пассажиры?
– Есть, – отвечает из темноты хриплый голос. – Пильщика придавило на Радовицкой лесной даче. Надо к утру доставить в Поляны. Там больница.
– Ты что, очумел? – спрашивает вахтенный. – Время осеннее. Ночью обязательно ляжет туман. Все равно заночуем под берегом. А ты говоришь – к утру.
– Мое дело сообщить, – виновато отвечает невидимый Иван Пахомыч, – а там уж сами смотрите… Идти ночью, понятно, нельзя. Риск.
– Вот то-то, что риск, – сердито говорит вахтенный. – Не задерживай. Давай твоего пильщика.
– Сейчас принесут.
Пильщика осторожно несут на носилках двое матросов, За носилками идет девушка в тулупчике, в теплом платке, поправляет выбившиеся из-под платка русые мокрые волосы. Медленная молния загорается над рекой, и в ее свете лицо девушки кажется очень бледным и необыкновенно красивым.
– А это кто? – спрашивает вахтенный.
– Это дочка его, сопровождающая.
Пароход торопливо дает второй гудок, тут же – третий и отваливает в непроглядный речной мрак.
В салоне пусто. Зябнут на столике бескровные, чуть розовеющие флоксы. Около орехового пианино сидит штурман Евгения Петровна (за глаза все зовут ее Женей) и читает «Республику Шкид» Пантелеева.
Женя – молодая женщина с обветренным лицом, густыми ровными бровями и быстрым испытующим взглядом больших серых глаз. Ей скоро заступать на вахту, но она еще не переоделась, – на ней зеленое платье и черные туфли.
– Знаете, – говорит мне Женя и откладывает книгу. – Очень здорово написано, но я предпочитаю стихи. Стоишь на вахте всю ночь, вспоминаешь что-нибудь такое… «Ненастной ночи мгла по небу стелется одеждою свинцовой…» Очень правильно сказано. Особенно для ночной вахты.
На груди у Жени – ленточка орденов. Она получила их за Сталинград. Во время войны она командовала на Волге катером, доставляла в Сталинград с левого берега снаряды.
Я рассказываю Жене о пильщике. Она хмурится.
– Моя вахта ночью, – говорит она. – Туман, конечно, ляжет. Это уж будьте уверены. Но все равно – поведу пароход. Пусть капитан потом изругается. Он у нас только мастер кричать, а человек совершенно добрый.
– Наверняка будет туман? – спрашиваю я Женю.
– А мы осторожно, – улыбается в ответ Женя. – Чуть-чуть.
Мне что-то не верится, но я молчу.
же мы идем в таком молоке?
Я поспешно одеваюсь, выхожу на палубу. Зябко, темно и тихо. Коротко кричит гудок. Помолчит минуту– и снова кричит.
Я подымаюсь на мостик. Женя стоит в ватнике, в сапогах, в теплом платке.
– Не спится? – спрашивает она и, не дожидаясь моего ответа, говорит рулевому: – Тут бы полевее держать, Федя. Похоже, проходим Алпатово.
Рулевой хмур, сосредоточен. Он не столько смотрит вперед, сколько слушает.
– Вот то-то, что похоже, – отвечает он недовольно. – Алпатово. Петухи кричат. Пойдем мы с вами под суд, Евгения Петровна. Как бы не столкнуться.
– Я хорошо слушаю, – отвечает Женя. – Встречных гудков нет. Да и туман не такой, чтобы уж очень…
– Хоть бы развиднело скорей, – с тоской говорит рулевой. Он замолкает, потом замечает как бы про себя – А девчонка сидит при нем, будто каменная. Я ее спрашиваю: «Много вас у отца?» – «Одна я», – говорит. Отвернулась от меня. Вот какие дела!
– Эй, на баке, – тихо говорит Женя. – Пробуй дно.
Тотчас с носа окунается в воду шест и глухой голос уныло кричит из тумана:
– Ше-есть… пять с половиной… пять…
– Плывем прямо в могилу, – бормочет рулевой.
– А нельзя ли без разговоров! – говорит Женя, и я не узнаю ее голоса, – он становится резким, холодным, почти грубым.
Рулевой замолкает.
– Шли бы вы лучше спать, – говорит мне Женя. – Тоже нашелся пассажир – любитель собачьей вахты. Простудитесь.
Но я не ухожу. Я уже во власти туманной поздней ночи, запаха похолодалой воды и увядших лугов, сонного хлопанья плиц, всей этой осенней бесприютности.
На рассвете пароход подваливает к Полянам. Пильщика выносят и осторожно несут по дощатой лестнице на крутой глинистый берег. Девушка идет позади, и теперь при сереньком свете утра видно, что она действительно необыкновенно красивая.
– А капитан-то, – лукаво говорит Женя, – проспал. Сейчас кричит у себя в каюте, прямо разрывается на части. Слышите?
Я прислушиваюсь. Капитан действительно что-то кричит, но можно разобрать только отдельные возгласы: «девчонка», «безобразие».
– Как вы думаете, – спрашивает вдруг Женя, – выживет он, этот пильщик?
– Не знаю.
– Ничего вы не знаете, что ни спроси! – вздыхает она. – Только с вас и толку, что стихов помните множество. Вот высплюсь, тогда вы мне почитаете.
1940
Впервые напечатан в журнале «Советская женщина», 1949, № 2.