Е. Г. и Ю. К. СМОЛИЧАМ
29 апреля 1966 г. Ялта
Смоличи, дорогие, родные, мы оказались перед Вами совершенно махровыми свиньями и хамами. Я нахожу для нас слабое оправдание в болезни, я пролежал в больнице с третьим инфарктом и какой-то ишемией (?) — сужением мозговых сосудов, которое мне ну ясно как мертвому припарки. Теперь все прошло бесследно. Я начал работать. Но в больнице я не мог написать ни строчки, так как вообще не могу писать лежа.
Мой доктор старик Каневский не пускал меня в Италию, боялся «климатического скачка» и оказался прав. Мы выехали из Рима в жару, а в Москву приехали в снег и мороз, и тогда и случилась эта дурацкая ишемия (временная потеря речи). Боюсь только того, что мне запретят ездить, остальное все чепуха. Месяц мы с Татьяной Алексеевной прожили на Капри — действительно лазурном острове, тонущем в средиземноморском воздухе, в запахе пиний и бугенвилий. Это вьющиеся алые цветы, которые падают со скал и с вершин гор целыми Ниагарами.
го жить. Жили мы в гостинице «Белый кот» («Гатто бьянко») с неслыханной красоты фаянсовыми полами. В маленьком приморском ресторане нас кормили осьминогами (по вкусу как крабы) и фасолью. Перед Капри разворачивалась, как говорится, «роскошная панорама» — Везувия, Сорренто, Помпеи и всяких Амальфи и Кастелямарре и, конечно, Неаполя — самого красивого, грязного и беспорядочного города в мире. Изобретательность неаполитанцев не поддается описанию. В Неаполе стоит американская эскадра.
Когда американские матросы сходят на берег, их ждут толпы отчаянных мальчишек. Каждый мальчишка ведет матроса к «девушке» за 5000 лир, по на первом же перекрестке передают матроса другому мальчишке за 200 лир, тот перепродает матроса третьему тоже за 200 лир. И все эти «продавцы матросов» идут следом, чтобы не упустить при дележке своих двухсот лир. Вы понимаете, что драки не прекращаются, причем итальянцы дерутся очень смешно,— быстро и незаметно, как кошки, дают друг другу пощечины.
В Рим я ездил в качестве гостя Европейского сообщества писателей. Виделись там с Бажаном и его женой.
После Рима я болел, потом меня послали в санаторий Нижняя Ореанда в Крыму, а оттуда мы приехали в наш ялтинский дом отдыха, и тут начал поправляться, доляшо быть, от некоторого количества хороших людей. Проживем здесь, может быть, еще месяца два. Моямет быть, приедете, а?
Спасибо, Юра, за Вашу замечательную статью обо мне. Вы меня потрясли и растрогали, и я никак не могу принять на себя те высокие вещи, которые Вы пишете.
«Литгазеты» (недоброй памяти).
Здесь беспокойная Мариэтта Шагинян, Арбузов, Маргарита Алигер, приехавшая из Чили (?!), на днях приедет Каверин. Здесь Рыбаков. Если не читали его повесть «Лето в Сосняках», то обязательно прочтите. Очень сильная вещь.
Что пишете? Не пугайтесь автобиографического жанра и воспоминаний,— сейчас это, может быть, нужнее всего.
Алешка начудил и теперь ходит в вечернюю школу и работает наборщиком в типографии Ленинской библиотеки. Постепенно выправляется.
Галка вышла замуж за милого человека — простого и работящего, оформителя книг и художника Медведева...
ной ловле. В Оке рыба пахнет мазутом и одеколоном и быстро дохнет.
Привет всем, кто помпит. Как яшвут Петро Панч и Левада?
Обнимаю крепко Вас и Елену. Таня тоже. И Галка тоже. А Алешка все время вспоминает Конче-Заспу — время своей вольности. Пишите.
Ваш К. Паустовский.
«Радуга», 1981, № 10.
Рыбаков Анатолий Наумович (р, 1911) — русский советский прозаик.