Паустовский К. Г. - Загорской-Паустовской Е. С., 25 января 1922 г.

Е. С. ЗАГОРСКОЙ-ПАУСТОВСКОЙ

25 января 1922 г. Севастополь

Крол, родной. Только на море во время страшного шторма, который перенес «Димитрий» около Тараханкута, Я понял, как глупо и даже преступно оставлять друг друга.

«Димитрия», перенес несколь­ко действительно не выдуманно страшных дней. Ночь на пятницу мы простояли на рейде. Ушли только утром. К вечеру в открытом море начался шторм. Ночью он уси­лился. Утром весь пароход трещал и гудел от ветра и ны­рял в пену по самую палубу. Когда я вышел из каюты, я сразу ничего не понял — выше мачт, уходя в небо, шли водяные горы, и «Димитрий» едва карабкался на них, чер­пая бортами воду. Капитан говорил потом, что волны были океанские, каких он на Черном море не запомнит. Ветер но морскому выражению достиг 11 баллов — т. е. был «пол­ный ураган». Ходить по палубе было нельзя. Вода засты­вала на бортах, и лед нарастал глыбами. Но мы все-таки шли — '/г мили в час. К вечеру наступил момент, когда машина перестала выгребать, и пароход стало сносить и за­ливать. Было темно, все ревело так, что голосов не было слышно, волны перекатывали через палубу, и капитан дал в Севастополь радио о гибели. Ты не можешь, маленький человечек, попять, какую тоску я пережил в течение это­го часа. Пассажиры плакали, молились, ясенщины выли от ужаса. Я сдеряшвал себя и думал только об одном, о Кроле, и думал о том, что Крол должен молиться обо мне, и все повторял про себя — Крол, молись, тогда все пройдет.

Нос дал течь и стал садиться в воду. Я ушел в каюту, чтобы не слышать дикого морского рева, и ждал, закрыв глаза, и думал о Кроле. И случилось чудо. Пришел матрос и сказал, что машину довели до крайнего напряжения и мы идем — lU мили в час. Так, карабкаясь, ежеминутно рискуя взорвать ветхую, дырявую машину, мы ночью по­дошли к Тараханкуту. Здесь волна у берега стала слабее, и «Димитрий» вошел в бухту Караджи, к северу от мая­ка — отстаиваться. Стояли там два дня. Потом пошли к Евпатории, шли до ночи все время в сплошном шторме и густом непроницаемом тумане. Ночью бросили якорь в от­крытом море. Качало сильно.

Утром прошли еще 10 миль и снова стали — над морем шли испарения (я это вижу впервые — все море кипит струйками пара, как вода в гигантском котле). Простояли еще ночь. Сегодня утром запросили Севастополь по радио, и он ответил, что в 2 милях от того места, где мы остано­вились, никакого тумана нет. Мы пошли наугад, и здесь я видел второе чудо — за мысом Лукулл туман сразу словно бритвой срезало, шторм и ветер стихли в течение 2 минут, жарко полилось солнце и в необычайно чистом воздухе четко и радостно встали Крымские горы — Чатырдаг и Демерджи.

­жиров отморозила себе ноги, почти у всех вышли все про­дукты (у меня все же остались), и на пароходе начался форменный голод. К Севастополю мы подходили словно к сказочному городу. С моря он необычайно красив. Здесь тепло. Райкомвод дал мне комнату на Садовой, 12, неда­леко, почти рядом с Соборной, где ты жила. Я бродил по знакомым местам, зашел во двор (старуха Чуева жива), и все время мне было так хорошо и грустно, и я думал о моем зайчишке, вспоминал 16 год.

Послезавтра еду в Ялту на автомобиле. Вернусь к по­ловине февраля. Готовься к этому времени к отъезду,— мы поедем на «Беге» — это спокойно и хорошо. А на «Дими­трии» я дал себе зарок не ездить — грязно, пароход был набит битком, и в каюте (единственной) нас было 10 че­ловек (вместо 4). Вши, рвота, спанье на корзинах — все это только на «Димитрии». Ехал я в компании Абезгуза и Зеленко и 7 очень славных моряков — о них я расскажу подробно. Послал с пути 2 радио в «Моряк» — получили ли? Почтение ко мне всюду необыкновенное.

­ко, южно! Уедем мы непременно. Все это страшно осве­жает.

Я здоров. Можешь гордиться. Твой Кот оказался хоро­шим моряком. Меня совсем не укачивает. Все пассажи­ры и часть команды, по выражению капитана, «травили якоря»,— я же ничего не чувствовал. Хотелось только есть.

Заходи в редакцию, береги себя, не голодай, жди меня и почаще обо мне думай... Кланяйся всем знакомым. При­вет Фраерману и Коле. Пиши мне с каждым пароходом. Из Ялты снова напишу. Посылаю материал в редакцию. Дело с корреспондентами и подпиской налаживается.

Целую. Твой Кот.

«Поэтическом излучении».

О переходе из Одессы в Севастополь на пароходе «Димитрий» К. Г. Паустовский писал в «Черном море» и во «Времени больших ожиданий» (глава «Одиннадцать баллов»).

—1972) — русский советский писатель.

Коле...— очевидно, Харджиеву. Николай Иванович Харджиев (р. 1903 г.) — русский советский литературовед и искусствовед.