Е. Н. АНДРИКАНИСУ
8 февраля 1960 г. Ялта
Дорогой Евгений Николаевич! — получил фото. Большое спасибо. Что сказать об отдельных кусках фильма, присланных Вами?
Только одно,— если бы вся картина была такой чистой, сильной и действенной, как эти куски, то, очевидно, сбылась бы самая затаенная мечта режиссера и столь же затаенная мечта автора о полном слиянии прозы и кино. Хорошо. Очень хорошо.
«своим внутренним взором», когда писал повесть. Прекрасны все главные герои. Удивительно хорош Лобов. Анпа (Ева Мурниеце) обаятельна. Но нужно, чтобы какой-то нежный внутренний плач сопровождал ее любовь, как предчувствие, как ощутимая близость трагедии. Просто мне хотелось, чтобы в сценах любви была грусть, тогда они будут очень сильными. Но это, конечно, не устраняет улыбку и даже смех там, где это естественно. Эти мои слова — вовсе не обязательны для Вас. Просто подумалось. Кстати, там, где Анна на маяке, обратите внимание на ее правую руку. Мне кажется, что в таком ракурсе руку снимать не стоит. Но — это мелочи.
Теперь о проходе Мари и Тихонова по Ленинграду. Чем проще будет эта сцена — тем лучше. По-моему, текст письма Бестужева должен войти совершенно органично в сцену на Мойке. Тихонов может сказать: «Это были тяжелые годы. Я никогда не забуду, что написал Бестужев Анне...» — и дальше на фоне музыки те слова Бестужева, которые Вы привели в письме.
Увы, в Доме писателей нет магнитофона. Я приеду в Москву, очевидно, в конце марта. В конце апреля или в мае я приеду в Ленинград и Выборг, чтобы посмотреть на съемку. Мешать Вам не буду. В июне я еду в Польшу. В общем, мы, очевидно, увидимся еще до Ленинграда. Во всяком случае, сговоримся.
Привет всем артистам, всем работникам фильма. Я очень им верю.
Будьте здоровы и счастливы. Пишите.
Что касается прически Анны в сцене на ветру, то я с Вами согласен.