Э. Г. КАЗАКЕВИЧУ
25 марта 1958 г. Таруса
Эммануил Генрихович, дорогой мой, не писал так долго потому, что замотался с последним томом собрания сочинений. Я не столько жалею Вас, сколько завидую в благородном смысле этого слова,— завидую великолепной и по-настоящему еще нетронутой теме, размаху романа, даже той адовой работе, которую Вы взвалили себе на плечи. Завидую и радуюсь тому, что рано или поздно народ получит этот огромный по своему значению и интересный роман. А за Вашу прозу я не боюсь,— она закалена, испытана и любима. Главное — не дрейфить. Велик бог земли нашей! В Вас я уверен больше, чем в ком бы то ни было, больше, чем в самом себе (как это ни покажется странным), в Вашей внутренней силе и в том (что Вы, как мне кажется, в жизни пытаетесь скрыть), но что дает особое обаяние Вашей прозе — я говорю о ее суровом лиризме.
Ну, час добрый! — как говорили в старину перед большой дорогой. Желаю Вам большой удачи и верю в нее.
«наш бог» — Бек, рассказал, что альманах возобновляется <...>, что он, Бек, назначен Вашим заместителем и что, выходит, надо работать. Но мне сейчас работать вряд ли придется,— астма ведет себя нагло и по временам почти не дает мне возможности двигаться. Сейчас перед весной стало легче. Сижу из-за астмы в Тарусе,— врачи запрещают до тепла ездить даже в Москву.
Сижу в Тарусе и пишу четвертую книгу автобиографической повести. Написал еще три небольших рассказа,— один о Володе Луговском.
Звонила еще Маргарита,— тоже по поводу воскрешения альманаха.
После всего, что было, трудно ждать энтузиазма.
Читали ли Вы рассказы молодого писателя Юрия Казакова? Очень здорово! Вот нам и настоящая смена.
Здесь тишина вековая, снега лежат под крышу, воздух потрясающий и полное одиночество. Для работы это хорошо. С наслаждением, буквально по часам, слежу за трогательным приближением весны.
Будете писать своим,— передайте привет от всех нас.
Пишите мне. Буду ждать. Как Магнитогорск? Не очень ли это уныло (в смысле природы)?..