Е. С. ЗАГОРСКОЙ-ПАУСТОВСКОЙ
31 января 1917 г. Москва
<…> В дороге я спал. Сквозь сон слышал, как какой-то начальник станции рассказывал о том, что Пулковская обсерватория разослала по всем железным дорогам телеграмму о какой-то небывалой метели, ожидаемой на днях. Мешал спать пьяный телеграфист. Всех спрашивал.— Куда я еду? В Волово, в Курск, в Москву? Под Москвой начался буран, но в заносах не стояли, только шли очень медленно...
Дома холодно, неуютно, тускло. Пахнем дымом. Наши мне обрадовались
Правда, у меня теперь ощущение, что Москва — капкан, котел, где варятся и задыхаются тысячи людей в собственной злобе и наглости. Я ехал в трамвае не более V2 часа и успел услышать о том, что кондукторша «подлая дрянь», что кто-то на кого-то «рычит». Две дамы подрались из-за места. На площадке какая-то чуйка плюнула на пальто инженеру. Плюнула и икнула.
Вспомнил о Северянине, о Шенгелли и как-то сразу полюбил их просто и сильно, полюбил не как поэтов, а как людей, чуждых действительности, измученных, прекрасных.
Ведь нужны смелость, безумие, фанатизм, чтобы сохранить теперь свою душу нетронутой. Я думал обо всем этом и все время знал и знаю теперь, что вдалп от тебя, маленькой, мне совсем нечем жить. Так тяжело и временами хочется плакать.
Дома Галя мне дала справку адресного стола — Шенгелли, Георгий Аркадьевич, мещанин гор. Минска значился в доме № 8 по Владимирской улице и 12/1-17 года выбыл, не указав адреса.
Я дома напился чаю и поехал к нему. Это за военным госпиталем, на окраине, около Введенских гор. Фабричная улица вся в харчевнях и двухэтажных облезлых домах. № 8 — дом из красного кирпича, весь облупленный — внизу москательная лавочка. Лестница темная, деревянная, пахнет кухней и сыростью. Живут фельдшера, зубные техники, какая-то мелюзга. Мне сказали, что он уехал, куда неизвестно. Но я все-таки найду его. Когда я искал его по скользкой чадной лестнице — я думал о том, что он, должно быть, очень беден, и мне было больно до слез.
тил — «мне не к кому ехать». Вид у него больной, опустившийся.
Пишу вечером. Улицы в темноте, теперь не зажигают фонарей. Холодно. Так больно вдали от тебя,— хорошо только от мысли, что скоро я опять буду с тобой. Смотри, маленькая, не плачь, напиши сейчас же о себе и будь осторожна. Завтра напишу. Привет Леле и Елене.
Твой Кот.
Примечания
Опубликовано в «Поэтическом излучении».
ской, и она стала носить фамилию Загорская-Паустовская.
Введенские горы, — возвышенная местность на левом берегу Яузы, в восточной части Москвы, к югу от Семеновского, которое в XVII в. называлось Введенским. В XIX в. местность слилась с Лефортовом.