Т. А. ПАУСТОВСКОЙ
18 мая 1953 г. Коктебель
Танюша, радость моя, что же это ты мне совсем не пишешь. Получил от тебя только одно письмо (первое из Солотчи) а телеграмму. Прошло всего десять дней, а кажется, что я тебя не видел целые годы. Здорова ли ты, Танушка може Здоров ли мальчик? (Я ему послал на днях открытку.) Я начал тревожиться.
Телеграммы я писать не умею,— меня раздражает, что их читают чужие люди, вроде здешней телеграфистки — грубой девчонки по прозвищу «тетя Мотя». Живу здесь и, несмотря на красоту этих мест, все время думаю об отъезде и считаю дни.
Алешке здесь было бы плохо,— все комнаты без отопления и потому сырые. Полотенца за сутки не просыхают, простыни всегда влажные. К тому же — дожди и холодные ветры, и только временами вдруг прорывается короткое тепло. Горы — в облаках, в дыму
Из Москвы ничего не пишут. Получил только от М. А. пакет с клубными повестками, но без всякой записки. А сегодня получил телеграмму от Географического издательства с просьбой разрешить им издать сборник моих рассказов и очерков о природе. Я, конечно, согласился. Что-то густо пошли сборники.
Я работаю — час, полтора в день.
Ловлю рыбу со скал у Карадага. Вода прозрачная, дно — совершенно сказочное, и я больше смотрю, чем ловлю. Вчера видел под водой морского петуха с лазурными крыльями и совершенно красную пурпурную рыбу. Говорят, это морской налим.
На днях рыбаки поймали в сети акулу, я взял ее хвост, хотел засушить, но хвост этот у меня со слезами выпросил маленький мальчик Шурка — сын сестры хозяйки.
Ходил третьего дня в Мертвую бухту (за мысом Хамелеон) с чудесным пожилым украинским писателем Гордиенко — неслыханным добряком и отчаянным рыболовом-неудачником.
Эта бухта — место таинственное, совершенно гриновское. Вода тихая, темного оливкового цвета, и из нее все время выскакивают огромные стаи кефали. Но на удочку они не берут.
Всюду нас преследуют знаменитые южные «пацаны» — Жорки, Витьки, Шурки — в рваных кепках ловят нам крабов, копают червей и вообще обслуживают с невероятным азартом и энтузиазмом. Расплата за все — только на крючки. Крючок по здешнему пацанскому твердому курсу равен трем рублям. Это уже выяснено
Рыба ловится плохо,— за 5—6 часов можно поймать трех-четырех бычков или «лопотух» — очень красивая рыбка с черным пятном на боку.
Никто еще не купается. В воде — 12 градусов. Я уже загорел и, говорят, посвежел.
«Пространство Эвклида». Очень здорово. И прочел воспоминания знаменитого инженера-кораблестроителя Крылова. В ней, кстати, упоминается о родственниках Алеши Арбузова — Мандражи — старике (очевидно, деде) и сыне. Оба были агентами РОПИТа (Русского общества пароходства и торговли) и отличались необыкновенной деловой ловкостью.
Тань, Тань, присылай мне хотя бы коротенькие телеграммы. Ты молчишь, и из Москвы нет никаких известий (о квартире), и мне уже хочется сорваться отсюда и ехать к тебе. Тревожно почему-то. Очень я соскучился.
Здесь много детей, но такого сказочного мальчика, как Алешка, нет. Очевидно, он и вправду особенный.
Обнимаю тебя, целую очень, и Алешку расцелуй за меня.
Твой Котька.
Как Галка окончила школу,— ничего не знаю. У меня беда,— остановились без всякой причины часики (я их очень берег).
Примечания
— украинский советский прозаик.
Крылов Александр Николаевич (1863—1945) — советский кораблестроитель, механик и математик, академик.