Т. А. ПАУСТОВСКОЙ
29 апреля 1951 г. Сталинград
Тануш-Тануш, милый мой человек, до сих пор нет от тебя телеграммы, и я не знаю, доехала ли ты до Солотчи или вернулась обратно. Я только что приехал, но, если бы было можно, я сегодня же уехал к тебе,— я радуюсь каждому ирояштому дню, потому что все меньше остается дней до отъезда. Пожалуйста, береги себя, маленькая, Тануш. Ради себя, Алешки, меня, Галки и всей нашей маленькой семьи. Только сейчас я сообразил, как был замотан в Москве, даже забыл попрощаться с Арбузовыми и Налетовыми.
Ты можешь написать мне в Цимлянскую (Рост, область) — письмо там меня застанет.
Живу в «Интуристе» над рестораном, где всю ночь бушуют командировочные.
Сегодня, может быть, перееду на дебаркадер на Волгу,— там на втором этаже есть крошечная чудесная гостиница,— вместо комнат каюты, окна выходят на Волгу, пароходы причаливают рядом. Там тихо, масса воздуху и чистота корабельная. Сегодня там должна освободиться одна из шести кают. Тут же ресторан, почта, библиотека. С рестораном вчера был забавный случай,— он только что открылся, я был первым его посетителем, и потому (по старой традиции) с меня не взяли денег за обед. Почин.
После Москвы люди кажутся здесь очень ласковыми и добродушными. Никто никуда не торопится.
Был в местной редакции, встретил там Долматовского,— он весь в орденских ленточках и значках. Был с ним в подвале универмага, в той комнате, где взяли в плен Паулюса. Сейчас там сидит за столом «уполномоченный по пожарной охране универмага».
Центр города совершенно новый, залитый асфальтом, с великолепным новым театром, колоннадами и скверами, но тут же, в двух шагах,— все еще в развалинах и пыли и невыносимом запахе,— роют фундаменты для домов там, где был передний край обороны, и — отсюда запах, хотя и прошло уже восемь лет.
Был в старых блиндажах. Кое-где еще живут какие-то старики и старухи. Свои землянки они обносят очень интересными заборами из всяких остатков войны,— прострелянных аэропланных крыльев, пулеметных стволов, порванных гусениц от танков.
Сегодня (через полчаса) я поеду на новую лесную полосу в Дубовку, километров за 30 к северу от Сталинграда.
Сюда приехали немецкие вдовы,— матери и жены немецких солдат, убитых под Сталинградом. Им показывают братские могилы. Они бродят, заплаканные, по городу, по пустырям, где еще до сих пор валяются человеческие кости. Очень страшно на них наступить.
На Волге — большой разлив. Волга мутная, быстрая, пахнет нефтью.
Цветет сирень. У всех волжских грузчиков в рваные кепки воткнуты ветки сирени. Пыль и жара. Я пробуду здесь до 2 мая. 2-го выеду в Калач, оттуда уже проеду по всему каналу, а потом — в Цимлянскую. Местная газета уже пристала ко мне, и придется написать что-нибудь очень короткое к праздничному номеру. Я здоров, отоспался. И, кажется, лучше выгляжу.
из города Динь-Динь), вспоминай обо мне немножко.
Обнимаю тебя, моя радость.
Поцелуй Алешку и Галку (если она еще в Солотче). Кланяйся няньке.
Твой Котька.
«Литературной России» (26 февраля 1982 г.).