Т. А. ПАУСТОВСКОЙ
24 марта 1950 г.
Танюша, родная моя (маа), моя радость,— мне так плохо без тебя и так здесь одиноко, как никогда еще не было. Если бы можно, я сегодня же уехал бы в Москву, к тебе, золотоволосый мой человек. Ты очень-очень любимая — слышишь. Это главное, а все остальное существует только при тебе, а без тебя все кажется совсем ненужным, и мертвым, и неинтересным. Вот! И Ленинград какой-то холодный и белесый, несмотря на всю его красоту.
Доехал я хорошо, соседи попались молчаливые. С вокзала в ужасном такси (здесь ходят старые, разбитые, трофейные машины) поехал в «Европейскую», но комната там не была забронирована. Позвонил в студию и узнал, что комнату забронировали в «Астории». С тем же шофером, который не отставал от меня, поехал в «Асторию». В Ленинграде народ не избалован деньгами,— я дал шоферу на чай 2 рубля, и он был до того потрясен этим, что бегал для меня за папиросами и вообще не выказывал никакого желания расставаться со мной и вызвался ждать около «Астории» хоть час-полтора, если я еще куда-нибудь с ним поеду.
Комната у меня дорогая (47 руб.), с ванной и прочим, но маленькая. Говорил с Мандельштамом, сейчас (вечером) он ко мне приедет.
Был уже в Доме Пушкина. Шел мимо Адмиралтейства и Главного штаба, а обратно прошел через Зимнюю канавку к Неве — все это очень величественно и грустно, как прекрасный покинутый дом — нетопленный, с заколоченными окнами. И все время кажется, что в этой красоте и в этом великолепии есть какой-то молчаливый упрек и нам, и всему нынешнему поколению. Жалкие, в общем, потомки.
Обедал на Невском, в ресторане, и опять меня поразила нищета ленинградцев. Почти все берут только одно второе, а у моего соседа — пожилого интеллигента вполне профессорского вида — не хватило 30 копеек, чтобы расплатиться (он ошибся, когда сам подсчитывал по карточке) . Я доплатил за него, а он смутился до слез и все сокрушался, что так «слаб в арифметике».
Около «Астории» встретил Михаил Михалыча (Зощенко). Оба очень обрадовались. Долго говорили. Выглядит он неважно, пальто потертое, рваное, но спокоен и горд, как всегда. Рассказал мне, что в Ленинграде живет старик, некий Леман, 140 лет. Он хорошо помнит Пушкина, встречался с ним и был на его похоронах. Обещал меня свести с этим стариком.
Здесь, в «Астории», из москвичей только Мариетта Шагинян <…> и множество престарелых, но весьма бодрых и шумных актеров, должно быть из оперетты.
«Англетер», где умер Есенин, уже переименована в «Ленинградскую», а кафе «Норд» в «Север». Как уцелела «Астория» — непонятно.
Денег мне пока что еще не дали. Д. б., дадут завтра...
Спасибо тебе за прянички и за все, все — ты мой милый и заботливый Танок!
Завтра иду в «Эрмитаж» к Орбели.
Береги себя и еще одно существо — наше общее. Целую тебя, лапушка. Поцелуй Галку и маму.
Ленинградцы не замечают, что Ленинград — морской город. На Неве — прекрасный морской воздух, а вдали видны в тумане мачты огромного океанского парусника.
Погода ясная, прохладная. Сухо. Я совершенно здоров. И очень нежно тебя целую, золотые височки.
Примечания
Опубликовано в еженедельнике «Литературная Россия» (26 февраля 1982 г.),
Орбели Иосиф Абгарович (1887 —1901) — советский востоковед, академик, с 1934 по 1951 г. директор Эрмитажа.