С. М. НАВАШИНУ
2 января 1944 г. Москва
Серяк, милый, только сегодня утром мы наконец пришли в себя после новогодних событий и можно засесть за письмо. (Не удивляйся, что я пишу на машинке, попросту смоличевская машинка стоит у меня на столе, я только что переписывал рассказ.) Подробности будут изложены дальше, а сначала мы со Звэрой крепко тебя обнимаем, целуем, поздравляем с новым годом и вместе с тобой думаем о будущем и надеемся на него,— на отдых, на покой, на легкость жизни, на то, что «мы увидим небо в алмазах» (по утверждению Чехова).
Новый год мы встречали у Фединых — «в тесном семейном кругу». Были мы (Звэра со мной), Таня Арбузова, Федины, Нина и ленинградский писатель Шишков-старец с женой. Было очень импозантно (внешне) и весело, но я из-за своего дурацкого сердца в три часа ночи лег у Федина в кабинете на диван и проспал до шести часов утра мирным сном, укрытый пледом,— к великому негодованию Звэры. Пили за тебя (даже стоя) — вот как! Вспоминали тебя очень часто. Старик Федюкин шумел, несчетное число раз целовался со Звэрой и со мной. Нина бегала на минуту к Цыле, где встречали новый год Вовка Толстой и прочие «школьники». Разошлись в восемь часов утра. Мы отнесли к Фединым вино, шампанское, всякие вкусные вещи, приготовленные Звэрой (необыкновенный хворост) <...>
— с ялтинским дедом-морозом, зайцами и грибами. Нашлись даже старые свечи. Пахнет хвоей, играют часы, горят свечи, и на минуту забываешь обо всех московских неприятностях (их все же достаточно). Слушаешь ли ты радио? Вчера Антон Шварц читал (говорят, хорошо) мой рассказ «Встреча» — изуродованное до неузнаваемости «Робкое сердце». Москва — в салютах. Вчера был салют (житомирский) очень эффектный,— целое море разноцветных ракет па снегу. Зима очень теплая, и это нас пока спасает. Но все же сидим большую часть дня на кухне.
Никак не окончу повести, теперь из-за театра. Пожалуй, эта задержка — к лучшему.
Я мельком писал тебе о том, что Люба лежит в гипсе в одном из московских госпиталей. Она попала под артиллерийский огонь, у нее перелом ноги ниже колена (двойной) . Ее засыпало землей и снегом, и только через сутки ее случайно заметил шофер с проезжавшей машины, подобрал и вез сто километров в кузове до ближайшего госпиталя. В результате она схватила еще воспаление легких. Старики Наглеры волнуются. Они получили твою телеграмму и очень растроганы.
Был Миша, подарил мне пачку табаку. Конечно, смертельно поссорился с теткой из-за того, что тетка разыскала каких-то родственников и требует от Миши проявления к ним хотя бы слабых родственных чувств, что Мишу, естественно, бесит.
У нас по-прежнему много звонков и много народа. Нина прибегает почти каждый день со всеми своими радостями, горестями и сомнениями. Кончаю свое «информационное» письмо,— не сердись.
Смоличи еще здесь. Ада очень смешная, и у нас непрерывный «театр на дому». Приехал из Алма-Аты Михаил Яковлевич Шнейдер. Его сопровождала в пути медицинская сестра. Говорят, он очень плох.
Вчера звонила Галка Арбузова, очень забавная. Она спала в комнате, где встречали новый год все актеры арбузовской студии — 40 человек. Она сказала мне, что они старались не шуметь, чтобы ее не разбудить, что было очень тихо, но только «они выломали дверь, выбили оконную раму и перебили всю посуду».
Оказывается (только что выяснилось), что Шварц читал мой новый рассказ «Снег» — весьма лирический,— а вовсе не «Робкое сердце».
— мастер художественного слова.