Г. Л. ЭЙХЛЕРУ
4 января 1937 г. Ялта
Генрих, дорогой, получил Ваше письмо — единственное, других не было. Я очень радуюсь Вашим письмам,— из них я во много раз больше узнаю о московской жизни и московских настроениях, чем из десятков других писем,— то мертвых, то полных наскучившего острословия.
любил Москву. Я останусь здесь не меньше, чем до половины февраля,— в Москве мне делать нечего, если не считать делами всякую нудную и утомительную возню с мелочами. Поэтому Вы успеете прислать мне «Черное море» и еще несколько писем. Я не уеду отсюда, пока не окончу книгу.
давать «Черное море» после совещания и после статьи Лемешева в «Правде». Статья неправильна. Каждый автор не только может, но должен бороться за наибольшее распространение своей книги, если он настоящий писатель, а не занимается «вышиванием гладью». Дело издательств и тех, кто ими руководит, сделать отбор и не выпускать халтуру. Крыть надо издательства, а не авторов. Авторы здесь ни при чем. Если Л.— рвач, то это не значит, что надо подымать травлю против писателей вообще. И то, что Грипу не дали 200 рублей, что бы ни было, останется преступлением. Беда в том, что литература запружена халтурщиками и карьеристами, но при чем здесь хорошие книги и писатели (Бабель, Иванов и др.). Вопрос о переиздании — не материальный. Писатели и без переизданий не умрут, и отсутствие переизданий вовсе не будет стимулом для работы. Дело в том, что нельзя ошибки руководства литературой перекладывать на чужие плечи и пускать гончих по неверному следу.
Для меня этот вопрос — чисто академический, т. к. меня переиздают без всякого пажима с моей стороны.
Судя по газетам, совещание было вялым и скучным, и никто, кажется, не сказал настоящих слов. Я хотел послать небольшую речь, даже начал ее писать, но вышло очень резко,— Цыпин вряд ли решился бы ее огласить. Поэтому речь я не посылал.
«Лонсевиле» («бонапартизм») я согласен. Эту фразу можно вычеркнуть. Что касается Петра — то согласиться с этим я могу, лишь «подчиняясь силе», т. к. по существу требования историка нелепы. Неужели у 150 миллионов обязан быть один и тот же взгляд на Петра, и с каких это пор надо скрывать от всех, что Петр болел сифилисом. Как будто от этого меняется его значение. Неужели надо делать из Петра стопроцентного и сусального героя, когда и без этого ясна вся его значительность. Но, в общем, вычеркивайте,— мне хочется спасти книгу в целом, и из-за этого спорить я не буду.
Я решил писать (и уже пишу) не «Черное море». Писать трудно,— все время ощущаешь давление общепризнанных мнений, и это раздражает и лишает чувства внутренней свободы. Вообще, как видите, я настроен плохо,— все еще не удалось выветрить из себя Москву.
— солнце, влажная теплота, море и тишина. Было бы лучше всего, если бы Вы бросили московскую муру, приехали бы сюда и здесь писали бы свой «дневник». Подумайте. Из писателей здесь почти никого нет,— несколько татар, Ермилов, Чулков, очеркисты из «Наших достияений».
Я очень тороплюсь отправить это письмо сегодня и потому кончаю. О здешней жизни напишу отдельно. Валерия Владимировна часто вспоминает Вас и шлет Вам привет. Привет жене. Очень бы хотелось именно сейчас с Вами увидеться, Генрих.
Целую Вас — К. Паустовский.
Примечания
«Вопросы литературы», 1985 г., № 9.
— 15 декабря 1936 г. в «Правде» появилась статья И. Лежнева «Вакханалия переизданий», в которой резко критиковались писатели (И. Бабель, Л. Леонов, Вс. Иванов, В. Лиднн), слишком часто переиздающие свои книги.